Владимир Самодай
МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
или
ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО…
Обстоятельства сложились так, что мне пришлось родиться. Это была первая и главная ошибка в моей жизни. Однако, что сделано, то сделано. Не зря говорят: на ошибках учатся. В другой раз рождаться не стану, как бы ни уговаривали…
Родился я 17 июня 1935 года в городе Одессе, на берегу Черного моря, на Украине, однако население города всегда говорило на русском языке, а не на украинском, хотя почти все жители украинский язык знали, так как он преподавался в школах. Поэтому и я хорошо владел этим языком и прочитал на нём множество книг. Познакомился я с украинским языком на десятом году жизни…
Из первых лет жизни в моей памяти почти ничего не осталось, кроме нескольких смутных эпизодов.
Темная комната в деревянном доме. В открытой печи горит огонь. Кто-то держит меня на коленях, учит меня говорить. У меня не получается звук «л», вместо него произношу «н». Надо сказать «ложка», я говорю «ножка». Это дом моей бабушки Ксении Федоровны, матери отца, в Кременчуге…
Город Золотоноша. Чувствую, что отец дома, но не вижу его. По оконной раме ползет жук. В голове возникает мелодия «По дороге жук, жук, по дороге черный». Откуда я знаю эту мелодию? По двору хромает дяденька на деревянной ноге…
Село Рынок на берегу Волги. По грунтовой дороге едет двухколесная повозка, на ней лежит огромная рыбина. Рыбий хвост бьётся о землю на ухабах…
Там же. Купаюсь в реке вместе с другими ребятами. Вдруг течение подхватывает меня и несет. «Я плыву!» - кричу, и после этого ничего не помню. Бабушка Елена Константиновна, мамина мама, рассказывала потом, что я утонул, меня откачали, обрекли на жизнь…
Одесса. Отец лежит в гробу. Вижу его правую щеку. На щеке ямка, совсем маленькая, но она привлекает мое внимание. Мне всего пять лет, я не сознаю, что отец мертв. Живого отца не помню…
Мой отец, Владимир Сергеевич Самодай, 1913 года рождения, офицер Красной Армии, старший политрук (капитан), переезжал по долгу воинской службы из города в город, наконец обосновался в Одессе, стал директором одесского Дома офицеров, В 1940 году его обвинили в том, что он выдал своей жене место положения своей воинской части, хотя виновен в этом был его сослуживец. Отца должны были судить военным судом, трибуналом, и он застрелился, не дожив недели до своего 27-летия.
Так ли это, не знаю. Мне об этом рассказала тетя Шура, Александра Тихоновна, вторая по старшинству сестра матери.
Мать рассказывала, что когда отец пел, в окнах дрожали стёкла. Он принимал участие в театральных постановках в Доме офицера.
Когда отец умер, моему брату не было и трёх лет. Мать наша, Екатерина Тихоновна, в девичестве Смирнова, не имела средств содержать двух сыновей, поэтому вскоре она отправила меня и нашу бабушку Елену к своей старшей сестре, Вере Ивановне, работавшей врачом у Ладожского озера, недалеко от Финляндии.
У родителей матери было пятеро детей: Вера Ивановна, Александра, Екатерина и Лидия Тихоновны и Василий Иванович. Разница в отчествах произошла оттого, что в царское время дед, Иван Смирнов, служил кочегаром на знаменитом броненосце «Потёмкин», на котором в 1905 году произошло восстание, вследствие чего во избежание преследований со стороны властей деду пришлось поменять имя и фамилию – он стал Тихоном Корнейко. После революции 1917 года дед вернул себе прежние имя и фамилию, поэтому последний сын был записан Ивановичем. Во время войны Василий Иванович был танкистом, погиб под Смоленском.
Из воспоминаний тех лет:
Ленинград. Вокзал. Открывается дверь в зал ожиданий, сквозь неё врывается белое облако морозного воздуха. Мы едем к тете Вере…
Деревня на берегу Ладоги, где мы живём. Солнечный день. Много людей с флажками. Праздник. Видимо, 1 Мая.
Там же. Такой же солнечный день. Громкоговоритель на деревянном столбе объявляет о начале войны. Пять дней тому назад мне исполнилось шесть лет…
Мы едем в вагоне для скота. На деревянных двухэтажных нарах, на сене, сидит много людей. Женщина кормит маленького ребёнка. Эвакуация…
В 1941 году, когда Гитлер напал на Советский Союз, бабушка Лена и я были эвакуированы вглубь России. Тетя Вера временно осталась у Ладоги.
Во время пути поезд атаковали фашистские самолёты, бомбили его. Несколько вагонов загорелись, пассажиры стали выпрыгивать из них. Самолёты поливали из пулеметов бегущих детей с матерями…
… Мы с бабушкой остались живы и невредимы, но не могли ехать дальше. Пришлось идти пешком. Не имея ни денег, ни убежища, мы просили милостыню – моя хромая бабушка, и я, 6-летний мальчишка. Тогда я понял, что бедные люди могут отдать последний кусок хлеба, но имущие не подают почти никогда. Наверное, именно поэтому они – имущие.
Много лет спустя, увидев на улице Багдада нищего мальчишку и вспомнив собственное детство, написал стихотворение на языке эсперанто:
EN URBO FABELA
En urbo fabela, en urbo antikva, En kiu kalifis Haruno Rashido, Sencele mi vagas lau strato oblikva, Martelas pavimon per pasha rapido. ………………………………………….
В СКАЗОЧНОМ ГОРОДЕ (построчный перевод)
В сказочном городе, городе древнем, Где халифом был Гарун ар-Рашид, Бесцельно брожу по кривой улице, Бью мостовую поступью быстрой.
Вдруг вижу – в уличной грязи, Среди ног, шагающих мимо, В рваной одежде маленькая фигурка Лежит на земле с протянутой рукой.
Ноги проходят, сотня и тысяча, Спокойно ступают мимо. Лежит фигурка на земле Среди ног, в грязи.
Бездомный малыш, нищий ребенок Смотрит на людей с молчаливой просьбой, И во взгляде его отражается Бурный, бесконечный поток людей.
Проходят люди без сомненья, Избегают милостыню дать. Люди идут, не обращая внимания На мольбу. на нищету.
Улица полна запахов, Звенят монеты при купле-продаже. Мальчишка лежит, страдая от голода, А где-то рядом мучительно пахнет едой.
Лежит ребенок на земле С протянутой рукой, Люди проходят без жалости К мукам голода.
В городе сказочном, в городе древнем…
(1974г.)
|
Как долго продолжались наши скитания, сказать не могу. В конце концов добрые люди приютили нас. Случилось это в городе Вятка. Затем мы оказались у тёти Веры, которая в то время уже работала врачом в селе Николо-Комаровка Сталинградской области на Волге. Каким образом она нашла нас, не знаю. Дороги в село тоже не помню. В памяти остались лишь два эпизода:
На телеге, загруженной чьим-то скарбом, лицом ко мне сидит бабушка. У неё вывернуто колено, она не может идти. Я бегу за телегой, задыхаюсь. После этого я всю жизнь не мог бегать, мне всегда не хватало дыхания. Неужели за один раз можно сорвать дыхание на всю жизнь?...
Солнечный день. Мы на деревянном пароме. Впереди перед ящиком с красными шариками сидит дядька. Понимаю, что шарики можно есть, но никак не могу вспомнить, как это называется: мапидоры?...
Жизнь там, рядом с фронтом, была голодной. Многие селяне умерли от голода. Люди съели всё живое вокруг, ели какие-то желтые сладковатые корешки, мохнатушки – тоже сладкие мохнатые корни черного цвета. Вместо табака использовали небольшие сухие листья растения, которое обвивает камыш, вместо чая заваривали какую-то траву.
Тётка очень грубо обращалась со своей матерью и со мной, часто била меня…
В этой деревне, в 1942 году, когда мне исполнилось 7 лет, я стал ходить в школу. Учился я хорошо, за первые два класса получил похвальные грамоты. В грамоте за первый класс написано: Село Николо-Комаровка, Сталинградская область. В грамоте за второй класс: Село Николо-Комаровка, Астраханская область. В связи с военными действиями в Сталинграде и вокруг него изменилась административная принадлежность села.
Школа находилась довольно далеко, приблизительно в четырех километрах от нашего жилья – такое расстояние осталось в моей памяти. Возможно, она была в соседнем селе, Комаровке. Добраться до школы можно было только пешком.
Меня заставили сопровождать в школу соседскую девочку. Звали ее Ниной. В школе нас дразнили женихом и невестой. Меня это очень злило, я даже дрался из-за этого. Через некоторое время понял, что чем больше злюсь, тем больше меня дразнят, и перестал реагировать, хотя внутри меня все кипело. Вскоре дразнить меня перестали, ребятам надоело дразниться попусту. Однако эти дразнилки не остались для меня без последствий. Я думал: если меня дразнят, значит я делаю что-то плохое. По этой причине всю последующую жизнь я избегал женщин, старался не общаться с ними, на улице стремился поскорее проскочить мимо, чтобы не подумали, что идущая рядом женщина – моя невеста, особенно если она молодая. Об этом я рассказал потом в стихотворении, конечно, на языке эсперанто, поскольку по-русски стихи сочинять не умею:
M O K O
Kiam estis mi knabo sepjara, Kaj ne plenis la kapo je sagh', Kun knabin’ mi iradis najbara Al lernejo de nia vilagh’. ………………………………….
НАСМЕШКА
(почти дословный нерифмованный перевод)
Когда я был семилетним мальчишкой И голова не блистала умом, Я ходил с соседской девчонкой В школу нашей деревни.
Другие ребята очень много Дразнили эту девчонку и меня, Мерзко смеялись и обзывали Меня женихом, а её невестой.
С этого моего первого десятилетия Во мне гнездится гадюка боязни, Что прогулка с девчонкой – это грех, Достойный наказания, и преступление.
Когда я созрел возрастом И окреп физически, Во мне кипели природные соки, Скованные фальшивой этикой.
Меня тоже отравило любовное чувство, Но я тайно и молча страдал. Девчонки ничего не подозревали, Охотясь за мной и преследуя.
От утра и до утра Сердце стремилось к любви, Но в душе слишком сильны были цепи Глупой и тяжкой стыдливости.
Я боялся обидеть красавиц Ласковым словом и касанием. Не понимал, видя их жалобные Молчаливые гримасы на лицах.
Так годы шли и шли, Жизнь проглатывала их жадно. Я напрасно пропускал радость мимо, Словно тронутый умом отшельник.
Глупо! – заявят нынче умники С насмешливой улыбкой и апломбом. Но несчастного горбуна Лишь могила после смерти исправит.
|
Вот несколько туманных воспоминаний из того времени:
Иду по степи в школу вместе с соседской девчонкой Ниной. Темно. Страшно! Рассказывают, что недавно волки загрызли какую-то женщину…
Комната, освещённая только лампадами. За столом сидят несколько женщин. Гадают. Пытаются определить будущее на перевёрнутом блюдце. Вызывают дух какого-то Пушкина…
Там же. Возможно, та же компания. Гадание по жжёной бумаге. Сминают в ком кусок газеты, сжигают его и по образовавшимся формам пытаются отгадать будущее. Вижу чёрный ком, по которому весело бегут и гаснут огоньки…
Лежу, тяжело укрытый чем-то, чувствую невыносимый холод. Рядом горит огонь в русской печи. Хочу туда, в огонь, чтобы согреться. Потом, или до этого, не помню в какой очерёдности, такой же невыносимый жар. Малярия. Приступы наступают в одно и то же время, раз в два дня. Принимаю лекарства в порошке – хинин, акрихин. Горько!...
Комаров было очень много. Мы спали под марлевым пологом…
Наша собака cдохла от голода…
Чищу битым кирпичом ржавые ножи и вилки. Тетка заставляет…
Слышу мужской голос из соседней комнаты. Солдат со смешной фамилией – Блоха – говорит: «С высотки-то я его легко подстрелю!»
С несколькими мальчишками возвращаюсь из школы. Идём мимо развалин большой церкви. Рассказывают, что в развалинах летают и воют черти. Страшно!
Зима. На обширной, покрытой тонким слоем льда поверхности несколько мальчишек курят. Я тоже пробую. Мне не понравилось…
В 1944 году, когда я закончил второй класс, мы с бабушкой оказались в Саранске, у другой моей тётки, Лиды. Как мы туда попали, не знаю, однако в памяти осталось несколько воспоминаний о пребывании в этом городе.
От голода ворую морковку с грядки соседей и ем её прямо на месте, с прилипшей к ней землёй. Корешки еще совсем небольшие…
В другой раз на месте преступления меня поймал сын хозяев морковки и стал бить головой о кирпичную стену дома, в котором мы жили. Понял, что воровать морковку нехорошо. Но есть-то хочется!…
Иду в школу по деревянному тротуару. По грунтовой дороге приближается грузовик. Бегу за машиной, повисаю на заднем борту, еду. Здорово!
JAROJ KURAS, JAROJ FLUGAS
Jaroj kuras, jaroj flugas, Jaroj pasas, ne revenas. Mian frunton sulkoj plugas, Sur tempioj blank’ fadenas. ………………………………..
ГОДЫ БЕГУТ, ГОДЫ ЛЕТЯТ… (нерифмованный перевод)
Годы бегут, годы летят, Годы проходят безвозвратно. Мой лоб прорезают борозды, На висках белеют нити.
Детство мне не льстило, Юность не ласкала. Судьба меня немало била Разнообразным битьем.
В детстве, во время войны, Я бродил по стране сиротою, И из-за дефицита еды Был кандидатом в смертники.
Потом я совсем утонул, Но к счастью (если не наоборот), Меня спасли непрошено - Банально обрекли на жизнь.
Тётка часто меня угощала То палкой, то голодом, Секла меня обидными словами – Содержала меня рабом.
Но всё это пустяки По сравнению с другим: Удары любви всего беспощадней, Раны сердца кровоточат.
Однако жизнь есть жизнь, Она то кусает, то ласкает, В постоянном нападении Не прекращает нас истязать.
Так стоит ли причитать и плакать О беспощадности судьбы? Надо уметь защищаться - Удары делают человека сильней. |
***
Наши справки:
1) Воспоминания Владимира Владимировича Самодая неоднократно звучали на клубных встречах, отображались в статьях эсперантской периодики и в 2010г. были выпущены в виде книги “Esperanto kaj Vivo”. По нашей просьбе автор выполнил перевод своих воспоминаний на русский язык и предоставил его клубному сайту. Перед публикацией страницы перевода были просмотрены, очищены от неизбежных опечаток и несколько сокращены в части эсперантских цитат.
2) С биографией В.В. Самодая можно познакомиться на сайте библиотеки Maxima Library.